Наркотик для внутреннего ребёнка

В минувшую пятницу очередной, четвертый, фильм про маленького волшебника Гарри Поттера — «Гарри Поттер и Огненный кубок» — шагнул в широкий западный прокат. Российский старт намечен в двадцатых числах декабря. Поттериана для мирового зрителя уже стала привычным сказочным подарком под конец года. В следующем, кстати, придется обойтись: экранизация пятого романа Джоан Роулинг ожидается лишь в 2007-м... Впрочем, чуть приглядевшись к современному культурному ландшафту,
понимаешь: чем-чем, а дефицитом сказки как жанра он не отмечен.
У Майка Ньюэлла, сменившего на посту режиссера поттерианы Криса Ко-ламбуса и Альфонсо Куарона, задача оказалась максимально сложной. Ему необходимо было «упаковать» в киноформат самый сюжетно насыщенный из роулинговских романов. В целом Ньюэллу удалось не ударить в грязь лицом. Триллерная история магического квеста — состязания за обладание Огненным кубком, куда Гарри, юный волшебник-со-шрамом, оказывается втянут невольно и где в финале его ждет жутковатая встреча с возродившимся воплощением зла Волдемортом (разжившимся подгримированной личиной Рэйфа Файнза, что кажется то ли осознанной, то ли нечаянной иронической аллюзией на «Английского пациента»), смотрится на одном дыхании. Правда, Ньюэллу пришлось пожертвовать почти всеми побочными сюжетными линиями и теми мелкими бытовыми деталями, что, создавая атмосферу, добавляли прелести прежним частям кино-поттерианы; но несомненный режиссерский драйв и роскошь визуальных эффектов жертву эту почти оправдывают.
Российскую аудиторию в декабре ожидает «двойной удар»: практически одновременно с киноверсией четвертого «Поттера» издательство «Росмэн» выбросит на рынок русский перевод шестого — «Гарри Поттер и Принц-полукровка». Этот грамотный маркетинговый ход — хороший повод, чтобы заметить, что нынешняя масскультура у сказки, кажется, ощутимо загостилась.

Экспансия
В последние пять-десять лет сказка — вполне откровенная либо чуть замаскированная гримом смежных жанров — произвела стремительное наступление по всему фронту. Всемирный лакмус Голливуда демонстрирует это, конечно, всего нагляднее. Можно просто припомнить главные блокбастеры последних лет, а можно и поверить память коммерческой цифирью, заглянув, к примеру, в список самых доходных лент всех времен и народов. В первой двадцатке лишь пять позиций занимают не откровенно сказочные ленты, включая возглавляющий ее «Титаник». Прочие пятнадцать — сплошь сказки. Без оговорок и исключений. Сказка эпическая (все три части «Властелина колец»). Сказка космическая (две из трех частей новых «Звездных войн» плюс «Звездные войны» оригинальные). Сказка волшебно-дидактическая (все три части «Гарри Поттера»). Сказка комиксовая (обе части «Человека-паука») — вряд ли необходимо доказывать, что кинокомикс, ставший бесспорным лидером в жанровом реестре крупнобюджетных голливудских развлечений, есть именно сказка, просто максимально синтетическая, конвейерная, стандартизированная (и в силу этого, должно быть, максимально универсальная: биг-мак среди бифштексов в сказочно-блокбастерной кулинарии...).
К диагнозу стоит подверстать, кстати, и бурно разросшуюся делянку ужастиков. Хоррор ведь тоже сказка — накачанная анаболиками миллионных бюджетов и компьютерных эффектов детская страшилка, извилистыми корнями уходящая в подпочвенно-подкорковые слои хтонических фольклорных кошмаров. При том что голливудский (да и любой другой, пожалуй) хоррор давно не брал вершин неподдельной шедевральности (поди найди конкурентов «Сиянию» или «Ребенку Розмари»), да и вообще наглядно демонстрирует исчерпанность сюжетных схем, ои умудрился «выйти из сумрака», разменять маргинальность на вполне пристойные места в первом классе мирового entertain-ment'a. Легенды «би-мувиз» легализуются в Большом Голливуде самолично (Ромеро, Крейвен, Карпентер) или в виде крупно-бюджетных римейков когдатошнего трэша, в дело идет азиатский китч (разнообразные «Звонки» и «Темные воды»)...
И совсем уж неудивительно, что в рамках общего сказочного кинобума главные голливудские визионеры, всегда работавшие на тонкой сновидческой грани, напрямую обратились к волшебной сказке с ее буйной и выпуклой образностью: что Терри Гиллиам («Братья Гримм»), что Тим Бертон («Чарли Шоколадная Фабрика», «Невеста-покойница»).
Книжный рынок с его меньшими доходами, но большей свободой, демонстрирует абсолютно ту же тенденцию.

I Жанр подростковой, годной и для детей, и для взрослых сказки (с интеллектуальной нагрузкой в качестве допустимого бонуса) и здесь на первых позициях. Превратившаяся из полунищей учительницы в самого популярного и богатого беллетриста планеты, Джоан Роулинг лишь подстегнула и явственнее обозначила процесс. Бестселлерами (и основой для скорой голливудской киноверсии) становятся блистательно прописанные фантасмагории Филиппа Пулмана (трилогия про Лиру Белакву, остро полемизирующая с христианской церковью), в кильватер подтягиваются разнообразные «Артемисы Фаулы», детские книжки со взрослой приправой сочиняют Мадонна и Люк Бессон, выбирается из гетто чистой фантастики и делается хитовым автором Нил Гейман с его прелестными готическими историями («Коралина», «Задверье») и великолепным современным мифом («Американские боги»)... Россия как потребитель вполне встроена в мировую моду: все перечисленное и многое другое у нас оперативно переводится и отлично расходится. С отечественным производителем пока хуже — дальше многочисленных, но малоинтересных подделок под поттериану, отстоящих от оригинала так же далеко, как водка-фальсификат с ксерокопированной этикеткой от честного «Абсолюта», не заходит. Но и появление самобытных и конкурентоспособных авторов, надо думать (хочется верить?), не за горами.
Так что, пожалуй, уже сложно сказать, что мы «в гостях у сказки». Пожалуй, мы у нее в плену. Или — если кому не нравятся агрессивные коннотации — на постоянном поселении.

Маленькая вера
Объяснения происходящему можно конструировать до бесконечности. Рискнем все же обозначить три основные совместно действующие причины.
Первая относится скорее к разряду «проблемы производителя». Массовая культура всегда, разумеется, апеллировала к архетипам, попросту сращивая их с более или менее оригинальными сюжетами и актуальными реалиями. Однако в копилке свежих сюжетных идей того же Голливуда уже давно не звенит даже мелочь (кто не согласен, пусть ознакомится со списком запланированных на ближайшие пару лет сиквелов и римейков, читай — безбожных эксплуатации некогда найденного удачного фабульного решения или вовсе прямых его повторов). К тому же (и это уже связано со следующей, второй причиной) трудно не замечать больших проблем в «точке сборки» — там, где архетипическое должно сплавляться с современным, а «интеллектуальное» — с «увлекательным». Почти исчезли ленты, одновременно умные и демократичные; сепарация на чистое (и как правило, глупое) развлечение и заумь для фестивальных завсегдатаев налицо. Книжного рынка это касается тоже — разве в чуть меньшей степени... Что ж: если щепоти «философского камня», апелляции к архетипам, становится недостаточно, чтобы превратить руду в золото, приходится ставить производство магистериума на поток. И обращаться к жанру, где архетипическое правит бесстыдно, как Россия в грезах К. Леонтьева.
Причина вторая, многократно по разным поводам констатированная социологами, — решительная инфантилизация современного человека. Речь, конечно, в первую очередь о благополучном Западе, но вот и японцы тревожатся на тот же счет, и нас, кажется, тоже касается... Inner child, «внутренний ребенок», живущий якобы внутри всякого взрослого, придуманный психологами и рекламщиками, оказался склонен к экспансии. Современный взрослый отказывается взрослеть. В бытовом плане это может выражаться, к примеру, в нежелании рожать детей и неспособности их растить («Я ведь и сам еще маленький!»). В культурно-потребительском — в инфантильных требованиях к продукту: он должен быть ярок и понятен без специальной расшифровки. Как комикс. Как сказка...
Вдобавок, долго отказываясь взрослеть реально, потребитель быстро взрослеет условно: благодаря телевидению, интернету и прочим мультимедиа он годам уже к десяти-двенадцати прыгает во взрослое понятийное пространство. Специальному пряничному «детскому миру», столь трепетно пестовавшемуся закрытой советской цивилизацией, в мире нынешнем, сплошь простроченном информканалами, не осталось места. Наш мир — мир инфантильных взрослых и «продвинутых» детей. И вот тут уж идеальным жанром, накрывающим максимальный рыночный сектор, становится «подростковый», промежуточный, годящийся и тем и другим.
Ну и третья, может быть, главная причина. Коренная. Если сказка бесцеремонно хозяйничает в массовом сознании, словно обаятельно-монструозный сорванец Макколин Калкин в доме, то прежде всего это означает, что из дома уехали родители. Она лишь заполняет вакуум, образовавшийся из-за осыпания большинства прежних иерархий и систем координат, из-за инфляции большинства прежних мотиваций. И речь вовсе не о чисто культурных иерархиях, хотя понятно, что лет двадцать назад фэнтези («Властелин колец») не смогла бы отхватить главные «Оскары» по определению... Речь о том, что когда религии — или эрзац-религии, идеологии, — либо компрометируют себя, либо мельчают до предписанного рынком калибра, встраиваясь в интенсивный товарообмен потребительской цивилизации, сказка способна занять нишу генератора смыслов, точнее, осмысленности.
В мире тотального повседневного релятивизма, рутинной относительности и взаимозаменяемости всего она одна оказывается способной на доступном массовому человеку уровне напомнить о существовании абсолютных критериев. О цене и значимости выбора. О конкретности добра и зла. Сказка выстраивает свои несерьезные оси абсцисс и ординат на руинах «серьезных» понятийных систем, занимает свято место, неспособное быть пусто. Хорошую сказку роднит с проработанной религиозной доктриной то, что окончательная победа добра в ней не предполагается (или откладывается за горизонт событий— на конец времен); смысл борьбы не в беспримесном триумфе, но в сопротивлении экспансии зла, которое — хаос, энтропия, раковая опухоль. Смысл — не в результате, а в процессе; и это именно такой смысл, который способен воспринять современный человек, измученный релятивизмом куда больше, чем нарзаном. Поскреби самодельные латы почти каждого упертого толкиениста, эмигрирующего в свое подмосковное Средиземье, — и обнаружишь эту самую мотивацию: осмысленность «альтернативного мира», отбрасывающую тень — точнее, свет, — на мир реальный. То же касается и завзятых поттероманов... Но и все мы, далекие от фанатского культа, не подсевшие на регулярные инъекции сказочного наркотика, охотно приемлем его в виде киношных и книжных таблеток.

Другое дело, что на искусственных заменителях нельзя жить бесконечно. Родители, взрослые обычно возвращаются в покинутый дом. И вряд ли это возвращение пройдет безболезненно. Сказка оккупирует место, зарезервированное для религиозных и идеологических доктрин; и немного боязно думать, какими они окажутся, когда вернутся взять свое.

по материалам журнала "Эксперт" от 21-27 ноября 2005 №44